в сюжете использованы отрывки из Мира Тьмы.
Лишь став Зверем, вы поймете, что значит быть Человеком.
Лишь узрев Тьму, вы научитесь ценить Свет.

Это ваш последний шанс.

Что бы ни привело вас к этому моменту, где, когда и в какой форме вы ни читали бы эти слова, это ваш последний шанс повернуть назад. Бросить журнал в измельчитель. Закрыть сборник статей и поставить его обратно на полку. Выйти из системы и стереть лог из браузера. Сделайте это, и может быть - может быть, - вы вернётесь к той жизни, к которой привыкли. Я не могу этого гарантировать. Однако я могу обещать, что если вы не остановитесь прямо сейчас, не оставите попыток увидеть явления, не предназначенные для ваших глаз, и услышать истории, не предназначенные для вашего разума, вы перейдёте черту, после которой вернуться будет уже невозможно. И произойдёт это куда быстрее, чем вы ожидаете. Потом вы уже не сможете жить в том мире, в котором живут остальные люди. Вы захотите вернуться к нормальной жизни - о Господи, как вы этого захотите, - но будет уже слишком поздно.

Это последнее предупреждение.
Что ж, вы не послушали.
Давайте приступим.

Любой из нас хотя бы раз в жизни чувствовал, что мир не таков, каким кажется, и что многое в нём скрывается под чужим обличьем. Иногда у нас возникает смутное ощущение, будто за маской обыденности скрывается что-то зловещее, завуалированное рациональными объяснениями и прикрытое "естественными законами", которым нас учат ещё со школы. Нам рассказывают, что средневековые легенды о вампирах и оборотнях – не более чем примитивные суеверия, и сегодня мы уже слишком благоразумны, чтобы верить в подобную чепуху. Иногда мы и сами убеждаем себя в этом.

Но с наступлением ночи, когда тени вытягиваются вдоль переулков, а ветер заводит свою печальную песню между деревьев, мы начинаем жаться друг к другу и вспоминаем старые истины - истины наших предков, которые знали, почему нужно бояться темноты.

В глубине души все мы знаем, что мир гораздо страшнее, чем мы позволяем себе признавать под воздействием рациональных барьеров, которые сами же ставим перед собой. Принять эту истину, сидящую у нас в подкорке, значит впустить в себя безумие, первозданный хаос, который всегда скрывается где-то на границе нашего восприятия. Гораздо проще закрыть глаза и сделать вид, что его нет. Если мы его не видим, значит он не видит нас.

Голоса никогда не оставят его в покое. Таинственные фигуры не перестанут его преследовать. Они рыщут за ним с тех пор, как он обнаружил младшую сестренку с перерезанным горлом, сидящую в заполненной кровью ванне.

Всё, что случилось с тех пор, напоминало какой-то третьесортный фильм ужасов. Голоса. Силуэты. Тед был единственным, кто их видел и слышал. Казалось, с другими людьми они просто не разговаривали, никого не хватали за волосы, никому не оставляли следов на коже и никому не ставили подножек. Тед был единственным. Он уже думал, что сходит с ума, пока не стал замечать доказательства своей правоты. Поломанный хворост в тех местах, где они появлялись, кровоподтёки на теле, там, где они его били, едва заметные безделушки, украденные у людей, которых Тед даже не знал и с которыми он не мог повстречаться. Они были реальны, и они преследовали его.

Они все кричали и кричали что-то о неминуемом конце света, о восстании мертвецов из самых недр земли, о реках крови и неминуемом противостоянии тех, кто охотится в ночи. Он пробовал говорить с ними, выяснить, что они имеют ввиду, чего хотят. Однако они не шли на контакт, только громко смеялись или завывали, пугая его до смерти. Для них он был чем-то вроде игрушки.

Поэтому он купил себе собственную игрушку. Достать её было не так-то просто – при всех этих бесконечных проверках его подноготной и остальной волокитой. Однако в конце концов он получил, что хотел. Разумеется, только для самозащиты. Так он сказал, и в этом не было ни капли лжи. Это было единственное, что могло его спасти.

Тед отыскал скамейку, которую они с отцом раньше использовали, чтобы подкармливать белок. Они приходили сюда с арахисом, и сегодня Тед пожалел, что не взял немного с собой.

Он присел на скамейку и сунул руку в карман плаща. Его пальцы дрожали, однако прикосновение к холодному металлу придало Теду уверенности, позволяя сосредоточить мысли и не обращать внимания на ропот, звучащий в ушах.

Им не нравился его план.

Тед Уоррен, медиум.

Твою мать, ну почему в день своего шестнадцатилетия я не могу напиться в клубе с друзьями как все нормальные подростки? Я нахожусь в одной из комнат подземного туннеля - о котором мне удосужились рассказать только сегодня- порытого под нашим особняком. На стенах пылают факелы, отбрасывая пляшущие тени на стены. Передо мной на металлической поверхности стола находится мужчина, которого я вижу впервые. Кровь так и хлещет оттуда, где должны быть его кисти. Я держу в руках нож и молюсь о том, чтобы все это безумие поскорее закончилось. Когда за ужином отец говорил что-то о традиции посвящения в "семейный бизнес", я и подумать не могла, что мне придется пытать человека - вернее вампира.

Справа от меня неподвижно стоит какой-то дальний родственник отца, который был бы похож на священника, если бы не нарисованный у него на лбу кровью перевёрнутый крест. Где-то позади, скрываясь в тени, находится отец. Я не могу увидеть его - я не должна оборачиваться - но черт возьми, я кожей чувствую его присутствие. Они говорят что-то о моей нерешительности и медлительности. Да пошли они оба!

Я осторожно зачерпываю кипящее серебро, делая над собой усилие, чтобы подойти к прикованному цепями к столу вампиру. Как только расплавленный до предела металл достигает цели - он слепнет, исходя бешенством. Могу поспорить, он и представить не может, что совсем скоро мне придется жечь его мёртвую кожу.

Я покидаю комнату спустя несколько часов. На выходе меня ждет отец. Судя по спокойному выражению его лица - мне все-таки удастся сходить сегодня в клуб. Сквозь прикрытые двери я слышу, как разом прерывается дикий оглушительный крик. Должно быть, серебряный кол, вогнанный в сердце одним уверенным движением, прекратил страдания вампира и подвел итог моей работе.

- Вполне неплохо... для начала, конечно же, - довольно замечает отец. - Завтра я покажу тебе, как нужно обращаться с оборотнями.

- Я и не знала, что мы нарушаем нейтралитет волков, - скептически замечаю в ответ, изо всех сил делая вид, что мне все равно.

- Теперь знаешь. И это далеко не все, о чем тебе еще предстоит узнать.

Ингрид Фитцжеральд, охотник

Мне кажется почти забавным, насколько я тогда был наивным. Я разделял мир сородичей на множество разобщённых групп, каждая из которых борется с другой. Кровожадные изверги против художников, зловещий культ против таинственных философов; моя собственная организация идеалистов – против них всех.

Я видел представителей всех видов, делящих наше общество. Перед моими глазами мелькали кающиеся души и развращённые изверги, коварные аристократы и мрачные бунтари, безбожные негодяи и те, кто не признаёт над собой никаких авторитетов.

Однако мёртвое сердце учит предательству, и моё время существования среди чудовищ было достаточно продуктивным. Все эти философские вопросы бледнеют перед личными амбициями, которые лелеет каждый из нас.

На самом деле, мир Проклятых - весь этот бесконечный полуночный гимн - и богат, и чудовищно своенравен. В беспрерывной борьбе с кровожадной бестией, затаившейся внутри каждого из нас, мы сами возводим вокруг себя стены нашей тюрьмы – но мы просто обязаны время от времени спускать с цепи этого монстра, чтобы он не одолел нас самих. Я считаю себя одним из самых воздержанных участников этой Пляски Смерти, и всё же я… впрочем, достаточно просто сказать, что я совершал деяния, за которые даже Господь не вправе даровать прощение. И всё же каждую ночь я поднимаюсь из гроба: даже в своих сомнениях и терзаниях я не могу не верить, что у всего этого есть какая-то цель.

Совсем скоро наше сообщество вновь соберется вместе на светском мероприятии, подобном тому, на котором я нахожусь этой ночью, только более роскошном и масштабном. Мы откроем двери перед нашими опаснейшими врагами - охотниками. Мы изобразим на лицах самые вежливые улыбки, мысленно представляя, как было бы чудесно свернуть шею или впиться клыками в артерию каждого из них.

Но мы в очередной раз мирно разойдемся, отметив еще один год нашего шаткого, но такого необходимого сотрудничества. Все мы предпочли бы оказаться в другом месте и заниматься совершенно другими делами. Но традиция есть традиция. И случайные люди, окажись они этим вечером в особняке, не будут  и понятия иметь, что за вуалью высокосветской вечеринки скрывается собрание монстров.

Погрузившись в свои мысли, я не сразу заметил, как ко мне подошла Лорена. Город простирался под нами, мерцая огнями подобно тысячам далёких свеч.

Я слышал струны и фортепьяно.

- Одной ночью, - прошептала она, - всё, что ты видишь сейчас внизу, будет твоим. А пока… может, потанцуем?

Ричард Бэрроу, вампир, "Маскарад"

Я не люблю Европу. Она просто кишит пафосными ублюдками из Маскарада, которые не дают и шагу сделать без своего одобрения. То ли дело до предела забитые анархами [прим. вампирами, воспротивившимися фракции] Штаты.

Вся Калифорния заполонена молодняком, байкерами и готами. Славное место для поиска новых рекрутов, это точно. Они все носятся бандами, и цензурно между собой не общаются вообще. Эллум и я побывали в этом штате уже дюжину раз за такое же количество лет - и никто нас до сих пор так и не раскусил. Мы вваливаемся в город, проходимся по округе и убеждаем кучку анархов, что эй, Шабаш, ребята, находится там-то и там-то, если конечно вас интересует возможность вставить старейшинам.

И то, что мы классно выглядим – тоже не лишнее. Народ, даже вампиры, охотнее доверяет красавчикам. Эллум (по правде говоря, ее зовут Лайза-Мэри, поскольку ее папаша был большим фанатом Элвиса, потом мы сократили это до ЛМ, что впоследствии превратилось в Эллум) выглядит как модель-бродяжка. Она всегда носит эту потрепанную соломенную ковбойскую шляпу, в которой похожа на наркоманку, и я полагаю, что люди просто чувствуют себя рядом с ней в безопасности. Ну, поначалу. А я – высокий и тощий, и просто теряющийся в её привлекательности. Именно так, а еще я «умею находить подход к людям». Люди доверяют ей, и делают то, что я велю.

Вчера я встречал Айзака - лидера нашей банды и его сучку Хизер. Должно быть она круто сосет, раз он держит ее рядом столько лет. Айз говорил, что нам с Эллум придется уехать ненадолго из Америки, разведать, как обстоят дела на чертовом севере. Раньше те территории принадлежали нам, пока их не присвоил себе Маскарад. Я лишь пожал плечами. Сдалась нам Норвегия, когда весь Техас и Мексика принадлежат Шабашу? Я не задал этот вопрос Айзаку. Он говорит - мы выполняем. Этого парня лучше лишний раз не донимать, если не хотите потом по частям выплевывать свой окровавленный язык. А я не хотел.

Я плавно остановил мой большой черный «Меркурий» 49 года перед «Сборным магазином» (какое восхитительное название!). Мы с Эллум выбрались из машины и зашли через стеклянную дверь. Я бросил на нее «особый» взгляд, которым я смотрел на нее перед началом практически любого дела.

- Привет, Чолли, Эллум и я отправляемся в Берген. Нам нужны деньги.

Чарли, азиат, владелец «Сборного магазина», смотрел на меня без особого восторга. Открыв кассу, он вытащил ящик и показал, что денег нет.

- Тихая ночь. Мы пока еще ничего не продали, - сказал Чарли.

- О, Чак, не ври мне. Ты знаешь, - продолжал я, - я не люблю, когда мне врут. Это разбивает мое слабое старое сердце.

- Я серьезно. Здесь никого не было всю ночь, кроме пары подростков, пытавшихся украсть немного пива.

- Слушай, ублюдок пучеглазый, - я сделал шаг к прилавку и прижал лицо к пуленепробиваемому стеклу, чтобы заглянуть Чарли в глаза - просто отдай мне эти чертовы деньги.

Резкий звук заставил нас обоих застыть. Быстро повернувшись, мы увидели жену Чарли, которая наполовину свесилась из одного из холодильников с пивом. Эллум смотрела на меня с идиотской ухмылкой. Она стояла в луже крови, вытекающей из живота жены Чарли, где разбитое стекло разрезало ее почти надвое.

Чарли крича выбежал из своей маленькой будки, пробежав почти пятнадцать футов, пока я не схватил его за пояс и не швырнул через все помещение - в холодильник рядом с его женой.

- Мать твою, Эллум, что с тобой? - закричал я, рванувшись обратно в лавку и хватая те торчащие купюры, которые «мудрый» Чарли запихнул под выдвижной ящик кассы. - Теперь нам пора уходить.

Меня не тревожило насилие, его я повидал достаточно, поверьте, меня больше волновали сопутствующие проблемы. Мы потратили несколько недель, запугивая Чарли, чтобы он делился с нами выручкой и при этом не обращался в полицию. Теперь он явно не склонен продолжать с нами сотрудничать.

- Ну, черт.. Адам, она попыталась схватить меня за сиськи, а потом сказала, что я хочу увести ее мужа…

- Эллум, да она вообще не говорит на нашем гребаном английском! Садись быстро в машину! - я вытащил стенной сейф и оборвал телефонный провод. Мне не хотелось, чтобы копы или «скорая» объявились до того, как мы уберёмся.

Выходя, я плюнул на пол, оставив семейную пару валяться среди собственных внутренностей.

- Извини, Чарли, - засмеялся я. Нахрен. Мы все равно собирались валить из страны.

Адам, Шабаш.

Гнев, зависть, тщеславие, жадность, похоть - отныне ваши вечные спутники.

Лишь став Зверем, вы поймете, что значит быть Человеком.
Лишь узрев Тьму, вы научитесь ценить Свет.

Добро пожаловать в Берген - эпицентр кровавых столкновений и коварных интриг, город оживших кошмаров и воплотившихся  смертных грехов, город, затягивающий в свои смертельно опасные объятия и не отпускающий уже никогда.

Добро пожаловать в самое сердце Мира Тьмы.

События на момент начала игры...
# Маскарад и охотники делят между собой город, заключив договор о взаимном невмешательстве в дела друг друга.
# Оборотни расположились за городом, живя обособленно и сохраняя нейтралитет.
# Медиумы по необъяснимым причинам появляются в городе, всех их приводят сюда пугающие и запутанные видения о конце света.

События, которым суждено случиться...
# Маскарад столкнется с противостоянием приехавшего в город Шабаша.
# Охотники поймут, чем обернется для них уход от дел, отречение от клятвы защищать людей.
# Внутри стаи оборотней произойдет раскол и внутренняя борьба: оставить все как есть или вернуть раннее принадлежащую власть.